Нездешний - Страница 67

К оглавлению

— Мой отец был пьяницей, и его повесили за то, что он увел лошадь у дворянина.

— Но ты-то не таков. — Еще бы! И скажу вам вот что: никогда я не буду служить чужому королю.

— Я тоже. Но об этом подумаем завтра, а сейчас надо спать.

Геллан встал, и Йонат спросил с усмешкой:

— Ваш отец правда был рыбник?

— Нет, он был князь. Я приврал немного, чтобы тебя позлить.

— В это мне больше верится.

— Охотно понимаю. Спокойной ночи, Йонат.

— Спокойной ночи, командир.

— Кстати, Дардалион говорит, что священники не могут больше сопротивляться Черному Братству. Он просит последить за тем, чтобы люди не предавались унынию, — враг постарается вывести из строя тех, кто послабее, так что поглядывай.

— Хорошо.

— Вот и отлично. За твой участок я спокоен.

Геллан зашагал прочь, усмехаясь во мраке. Его отец владел пятью рыболовными флотилиями — как бы старому князю понравилось, что его назвали рыботорговцем?

Проспав около часа, Нездешний оседлал коня и попрощался с паромщиком. Ночь была ясная, и далекие горы стояли, точно стена на краю света.

— Береги себя, — сказал Гурион, протянув на прощание руку.

— Ты тоже, дружище. На твоем месте я переправился бы обратно. Эти зверюги охотятся за мной — сюда они не вернутся.

Три дня ехал он, по возможности скрывая следы, переправляясь через быстрые ручьи, взбираясь на каменистые склоны. Но вряд ли его усилия могли надолго задержать демонов, идущих по следу, — а помимо них оставались еще враги в человеческом обличье.

Дважды он останавливался в лагерях нотасов и один раз перекусил с четырьмя охотниками — они встретили его холодно и явно примеривались ограбить. Но в высоком южанине было нечто такое, что удержало их: не лук, не ножи и не меч, скорее расчетливый взгляд и уверенность осанки. Поэтому они дали ему поесть и с видимым облегчением посмотрели ему вслед.

К ночи в их стан нагрянули другие надиры, которых было куда больше, — они долго расспрашивали охотников, а потом зверски убили их.

Назавтра девять Черных Братьев вспугнули стервятников, кормившихся трупами, и тут же двинулись дальше.

Ближе к сумеркам в охотничий лагерь явился первый оборотень, привлеченный запахом крови. Из пасти у него капала слюна, красные глаза горели. Стервятники, захлопав крыльями, с трудом оторвали свои погрузневшие тела от земли и расселись на ближних деревьях, глядя оттуда на новых пришельцев. Из кустов вылезли остальные оборотни. Один, одолеваемый голодом, запустил клыки в окровавленный труп, но тут же закашлялся, выплюнул кусок и громко завыл.

Четверо зверолюдей устремились на север.

В сорока милях от них Нездешний приближался к южным отрогам гряды. Степь здесь, точно искромсанная ножом, изобиловала глубокими каньонами. В каньонах бежали ручьи, росли деревья и порой попадались заброшенные хижины. На склонах паслись дикие козы и овцы, а на северо-востоке, у водопада, щипал траву табун диких лошадей.

Нездешний съехал вниз по склону в тенистый лес.

Земля здесь, в отличие от засушливых степей, была черной и жирной, не хуже, чем на Сентранской равнине. Но ни рожь, ни пшеница, ни фруктовые деревья не росли на ней.

Надиры — кочевой народ: охотники, воины и убийцы, они не создавали ничего и не заботились о будущем. Их девизом было “Победить или умереть” — и Нездешний мог убедиться, что скорее полагалось бы говорить “победить и умереть”.

Что ждет народ, не имеющий ничего своего?

Где их книги, их стихи, их архитектура, их философия? Где весь этот громадный каркас, из которого складывается цивилизация?

Надиры обречены стать пылью веков — они пронесутся по земле, словно ураган, и исчезнут.

Для чего они вообще живут на свете? Разрозненные, враждующие друг с другом племена никогда не станут единым народом.

В этом тоже есть свое благо — по крайней мере, они никогда не обеспокоят народы юга. Им хватает своих забот.

Нездешний остановился отдохнуть в пещере на дальней стороне каньона. Достав скребницу, он вычесал репьи из шерсти коня и сводил его на водопой. Потом развел костер, сварил похлебку из вяленого мяса и лег поспать на пару часов. На долгом подъеме он то и дело оглядывался назад и впервые после переправы через реку заметил за собой погоню. Он поднимался к северу, а около двадцати надирских всадников спускались в каньон с юга.

Он поехал дальше. Всадники отставали от него часа на четыре, и за ночь он увеличит отрыв. Погони он не боялся, но впереди вставал Рабоас, Священный Великан, и там охотники неминуемо сойдутся с жертвой.

Мысли его обратились к Кадорасу. Почему тот отдал жизнь за человека, которого едва знал, которого поклялся убить? Что побудило хладнокровного убийцу поступить подобным образом?

Нездешний усмехнулся.

А что побудило его самого спасти Дардалиона? Зачем он так яростно сражался за Даниаль и детей? Зачем он едет на верную смерть, взявшись за дело, обреченное на провал?

Перед ним возникло лицо Даниаль, тут же сменившееся бородатой топорной физиономией Дурмаста. Вновь пронеслось видение, явившееся ему в огне. Он не мог в него поверить, но разве Дурмаст прежде не убивал женщин и детей?

Солнце закатилось, а конь все трусил вперед. Стало прохладно, и Нездешний, отвязав плащ от седла, накинул его на плечи. С приходом ночи страх перед оборотнями усилился. Где-то они теперь?

Он оглядывался то по сторонам, то назад в густеющих сумерках, борясь с искушением зарядить арбалет. От длительной нагрузки механизм портится, а этих чудищ надо встречать во всеоружии.

Облака разошлись, и луна залила белым светом лесистый склон. Не хотелось ему ночью въезжать в чащу, но лес раскинулся далеко на запад и восток. С тихим проклятием Нездешний направил коня в гущу стволов. В лесу его сердце забилось быстрее и дыхание участилось. Сквозь листву пробивались серебристые лунные лучи. Копыта глухо стучали по мягкому лесному ковру. Вот перебежал дорогу барсук, весь серебряный в лунном свете. Нездешний выругался и зарядил арбалет.