Нездешний - Страница 61

Он догнал ее у реки и развернул к себе. Она замахнулась, но он отвел ее руку, ударил ее сам, и она упала. Он сорвал с нее платье...

Нездешний молча наблюдал за тем, что было дальше, и закричал лишь, когда Дурмаст перерезал ей горло. Потом сознание оставило его, и боль прекратилась.

Тридцать во главе с Дардалионом стояли на коленях во дворе у конюшни. Разумы их объединились, души, освободившись от оков, устремились вниз, сквозь деревянные балки и половицы.

Первая крыса проснулась, открыла глаза-пуговки и, почуяв присутствие человека, шмыгнула прочь. Она раздула ноздри, но в сыром подвале не пахло врагом. Охваченная невыразимым ужасом, она с визгом бросилась наружу. К ней присоединялись все новые и новые. Крысы хлынули во двор из всех дыр, желобов и сточных канав. Первая крыса улеглась рядом с Астилой, зная, что только тут можно спастись от страха. Ничто не грозит ей здесь, в тени, которую отбрасывает при луне Человек. Остальные последовали за ней и сбились огромным кольцом вокруг коленопреклоненных священников. Карнак как завороженный наблюдал это зрелище со стены. Офицеры и солдаты около него осеняли себя знаком Хранящего Рога.

Вокруг Тридцати собрались сотни крыс — они цеплялись за одежду священников и взбирались им на плечи. Сарвай, тяжело сглотнув, отвернулся, Геллан покачал головой.

Дардалион поднял руку, подав Геллану знак.

— Откройте ворота. Немного, всего на фут! — скомандовал офицер и спросил солдата на башне: — Что ты видишь?

— У неприятеля тихо, командир.

Солдаты, стараясь не шуметь, сняли с ворот тяжелые бронзовые засовы и приоткрыли створки.

Крыса-вожак заморгала и вздрогнула, поняв, что ничто больше не защищает ее. Она устремилась к воротам, и вся крысиная орда последовала за ней.

В ночной прохладе черная лава стекла с холма в тихие улицы города Пурдола, миновала рыночную площадь и двинулась к вагрийским палаткам. Крысы, валом катясь по булыжной мостовой, вливались в лагерь.

Солдат, которому крыса вскочила на лицо, с воплем сел, молотя в темноте руками. Вторая крыса сорвалась с его плеча и шлепнулась на колени, куснув его за ляжку. Новые вопли наполнили ночь. Одни вагрийцы в панике выдергивали шесты, на которых держались палатки, и белый холст накрывал их с головой, другие неслись к морю и бросались в воду. Жаровни с углями опрокидывались, пламя лизало сухую холстину, восточный ветер, раздувая огонь, нес его от шатра к шатру.

Карнак на крепостной стене заливался громоподобным смехом.

— Можно ли столь неприветливо встречать свою родню? — сказал Сарвай. Йонат хмыкнул.

— Экое светопреставление, — воскликнул Геллан. — Дардалион! Поди посмотри, что ты натворил.

Священник в серебряных доспехах покачал головой и увел Тридцать в лазарет, где ждал их Эврис.

— Превосходно, молодой человек! — вскричал лекарь, схватив Дардалиона за руку, — Превосходно! А как насчет тараканов?

— В другой раз, — усмехнулся Дардалион и упал, но Астила, бдительный, как всегда, успел подхватить его.

— Неси сюда, — велел Эврис, открывая дверь в свою комнату. Астила уложил Дардалиона на узкую койку и снял с него доспехи, а Эврис пощупал запястье. — Пульс нормальный. Думаю, он просто обессилел. Сколько времени он уже не спит?

— Не знаю, лекарь. Я сам за последние восемьдесят часов проспал только три. Вокруг столько дел, столько раненых и умирающих. А ночью...

— Я знаю. Черное Братство любит ночные часы.

— Мы не сможем долго сдерживать их. Скоро мы умрем.

— Сколько их тут?

— Кто знает? — устало махнул рукой Астила. — Недавно к ним прибыло подкрепление. Прошлой ночью мы чуть не потеряли Байну и Эпвая. Что будет в эту?

— Отдохни немного. Ты взвалил на себя слишком тяжелую ношу.

— Такова расплата за грех, Эврис.

— Но тебе не в чем винить себя!

Астила положил руки на плечи лекарю.

— Как сказать, друг мой. Нас учили, что всякая жизнь священна. Однажды, вставая с постели, я нечаянно раздавил жука — и почувствовал себя виноватым. Как ты думаешь, что я чувствовал сегодня, видя, как в городе сотнями гибнут люди? Что чувствовали мы все? Нас здесь ничто не радует — а там, где нет радости, поселяется отчаяние.

Шесть человек стояли на коленях перед шаманом, шесть воинов с горящими глазами и угрюмыми лицами. Бодой, два года назад потерявший правую руку; Аскади, повредивший себе хребет при падении с утеса; Нента, прежде отменно владевший мечом, а ныне скрюченный ревматизмом; слепой Беликай; Нонтунг-прокаженный, вызванный сюда из пещер Митенги; Ленлай-одержимый — его припадки в последнее время участились, и однажды .он в корчах откусил себе язык.

Кеса-хан в одежде, сшитой из человеческих скальпов, дал каждому испить лиррда, приправленного горными травами. Глядя им в глаза, он примечал, как расширяются у них зрачки, — еще немного, и они впадут в беспамятство.

— Дети мои, — медленно произнес он, — вы избраны свыше. Вы, обделенные жизнью, вновь обретете силу. Силу и гибкость. Мощь вольется в ваши жилы. Натешившись этой новой силой, вы умрете, и ваши души отойдут в Пустоту, исполненные радости. Ибо вы послужите своему племени, исполнив предназначение всякого надира.

Шестеро смотрели на шамана, не шевелясь и не моргая — казалось даже, что они не дышат. Удовлетворенный Кеса-хан хлопнул в ладоши, и шестеро служек ввели в пещеру шесть серых волков в намордниках.

Кеса-хан обошел их одного за другим, снимая с каждого волка намордник и поводок. Он прикасался костлявыми пальцами к волчьим глазам, и звери покорно шли туда, куда он вел их. Он рассадил всех шестерых перед увечными воинами, и служки удалились.